4

- Всё вылёживаешься? Вставай давай! Колодец чинить пойдем, изломал-таки его вчера Николай-от.

Нехотя открываю глаза. Дед стоит в сенях и держит в руках ящик с инструментами.

- Вставай-вставай! Я на колодец. А ты возьми кобылину в чулане и приходи, будем ручку клепать.

- А который час?

- Пятый уж, поднимайсь-поднимайсь.

Я нехотя сажусь на сундуке. Разве стал бы я вставать в городе в такую рань? А для деда это уже позднее утро.

Кобылина – это длинная стальная балка, видимо придется расклепывать втулку или ставить заклепки. Вес кобылины килограмм четырнадцать, хорошо, что колодец рядом. Подхожу к деду, тот стоит у колодезной столбушки в задумчивости.

- Как клепать не знаю! Совсем ручку выдрали.

- Погоди, а как ты узнал, что ручку сломали? Вчера ведь никто ничего нам не говорил.

- Спишь много! С утра люди по воду пошли, а ручка того гляди вылетит. Я лежу, слышу колодец “тр-тр” и все. Побёг смотреть. Только ручку тронул, она и отвалилась. Гляди ко, что делать-то будем?

- Надо ручку с краю опилить напильником до нужного диаметра, чтобы в отверстие “плеча” входила, а с торца отверстие по оси просверлить. Тогда и клепать.

- Верно говоришь. Сначала давай просверлим!…

******

Часов до семи мы прозанимались ремонтом. Как только всё было сделано, дед приказал мне:

- Ну-ка, выкати бадью и оставь висеть на цепочке.

- Зачем? – удивился я.

- А затем. Люди услышат, что колодец крутят; поймут, что все исправили; по воду пойдут. А кто первый придет, тому и бадью выкатывать не надо, пожалте, висит. А потом приходи, завтрак готовить будем. Да скоро уж и пчелками заниматься.

*****

Пчелками заниматься – дело серьезное. Мы еще за столом во время завтрака оговариваем некоторые технические приемы.

- В дымарь-от бересты поменьше клади, не как прошлой раз. И гнилушек потемнее выбери, а то сожжем дымарь-от.

- Качать-то будем?

Откуда я знаю. Сначала посмотреть надо. Но медогонку на всяк случай помоем.

- Ну, что, еще чайку?

- Давай еще по чашечке и к ульям.

- А погода-то стоит! А?

- Самая рыбалка!

- Всё бездельничать охота! Буде тебе рыбалка. Сначала дело! Налей-ка еще чашечку…

*****

Я все-таки нашел одуванчик и натер им руки.

Развожу дымарь. Дед просил не класть много бересты, но мне хочется, чтобы дым был густым. Выбираю бересту белую и тонкую, которая сразу вспыхнет от спички. Теперь гнилушки. Вот их-то положу как раз коричневых, от них дым самый ядовитый.

Дымарь быстро разгорается от частых нажатий на меха. Одеваю маску-сетку, затягиваю резинку поплотнее и выхожу в огород. Дед уже возится около первого улья.

- Иди сюда, поставь пока дымарь-от. Сейчас крышку снимать будем. Она тяжелая, этот улей большой.

- Дед, а от укусов пчел есть молитва какая-нибудь?

- Есть. Святой есть, которому молятся о помощи в пчеловодстве… Берись за крышку-то, берись. Зубы не заговаривай!.

Снимаем крышку и несколько покрывал, пока не обнажаются доски, под которыми уже располагаются рамки. Я беру дымарь в руки.

- Подожди дымить-то, - предупреждает мой порыв дед, - как рамку выну, так и дыми. Эх, легкая! Без меда, знать!

Дед вынимает рамку. Вся она покрыта сантиметровым слоем пчел. Я окуриваю их дымарем.

- Ничего нету! – удивляется дед, - Ни меда, ни детки. Вот тебе и сильный улей! Эту сразу назад ставлю. Гляди-ка, и во второй рамке это же! Да что это экое-то? Эдак, ведь совсем без меда останемся! Взятку нет, Сережа, взятку нет.

Осмотр первого улья заканчивается довольно быстро. Я с радостью отмечаю про себя, что ни одна пчела нас пока не укусила. Поглядываю себе на руки.

- Что, одуванчиком натирал? – спрашивает дед.

- Ага, - весело отвечаю я.

- Ну, ульев на пять может и хватит…

- А потом?

- А потом руки дымом пропитаются, вот тогда и “щелкать” начнут.

Подходим ко второму улью. Те же недолгие операции и снова в поднятых руках у деда замирает рамка.

- Эта тяжелая! Подыми-ка маленько. Хорош-хорош! Теперь смахивай пчел щеточкой и снова дыми. Ладно! Гляди, вот она – детка. Это матка червит.

Дед показывает мне белые наросты в сотах. Там зреют личинки пчел в виде толстых червячков, потому пчеловоды и говорят: “червит”. Рамка обнажилась от слоя пчел, но и там, где нет никаких наростов, слой на сотах светлый, словно подернут какой-то плесенью.

- Ах, молодцы! – радуется дед, - Запечатали уж! Видишь ячейки у сот, те, что медом наполнены до конца, пчелы воском запечатали, потому и цвет у этой рамки такой. На-ка рамку-ту, ставь в ящик. Да, осторожно смотри! Она тяжелая. Верно ведь, сегодня качать будем. Давай пустую рамку из ящика, на смену этой.

- А какую давать: растянутую или новую из вощины?

- Давай новую, через три дня растянут.

Вот уже и третий улей осмотрен, и четвертый… Деда уже “щелкнули” две пчелы, а меня пока ни одна не укусила. Если я вдруг оказываюсь в густом облаке пчел, то начинаю дымить и себя. Третий улей оказался ослабленным, сразу было видно, именно оттуда улетел рой. Из четвертого мы снова взяли несколько запечатанных, тяжелых от меда рамок. Теперь осматриваем пятый, самый красивый. Цветы нарисованные на нем какие-то фантастические, с длинными загнутыми лепестками разных расцветок. Создается такое впечатление, что улей переполнен пчелами: при поднятии очередной рамки из образовавшейся щели вылетают десятки (если не сотни) насекомых, и ведут они себя далеко не дружелюбно. Я постоянно слышу пронзительное высокое жужжание атакующей пчелы, которая иногда с ходу врезается в одежду, пытаясь сразу же выпустить жало. Такому воину все равно, чем пахнет враг: дымом или одуванчиком. Дед вдруг сообщает мне: “Третья щелкнула… Ого! Четвертая!” Я стараюсь больше дымить, но гнилушки уже прогорают, надо добавить новых. Острая боль вдруг обжигает палец: “Нечаянно дотронулся до раскаленной части дымаря? Нет, это моя, первая. “И меня щелкнула, первая” – радостно сообщаю я деду“.

Наконец и пятый улей закрыт крышкой, но осталось осмотреть еще два. Снова развожу дымарь, снова дед учит меня пчеловодным премудростям, снова жалуется: “щелкнула”.

Лишь к полудню мы заканчиваем осмотр; входим в мастерскую, где уже установлена на табуретках вымытая “на всяк случай” медогонка; снимаем маски и садимся на ставшие тяжелыми от полных рамок пчеловодные ящики.

- Тебя сколь “щелкнуло”? – спрашивает дед.

- Две.

- А меня… не знай сколько, шесть или семь. Сейчас качать будем, надо воды принести, ведро сухое, да блюдо большое. Принесешь?

- Принесу.

- Обожди без маски-то выходить, пчелы-то сейчас злые. Потревожили мы их, да вместо полных рамок пустые подсунули.

Я снова одеваю маску и выхожу в огород. Над каждым ульем вьется небольшое облако. Стараясь не смотреть на эти облака, приношу все необходимое.

- Смотри внимательно! – говорит дед, - Берем рамку, срезаем над блюдом пчеловодным ножом восковую пленочку с запечатанных сот, вставляем рамку в медогонку. Давай другу рамку… Попробуй сам. Так…Так… Ой, нела-адно! Куда столько сот отрезал? Ну уж пусть его и так, сойдет, и сотовый мед съедим. Что срезал, стряхивай в тарелку. Вставляй рамку в медогонку. Теперь, крути тихонечко…

Я осторожно поворачиваю ручку, затем быстрее, и на стенки медогонки сразу начинает вылетать мед из сот.

- Куда, так быстро? Соты выломашь! Помедленнее, помедленнее…- волнуется дед, - вот эдак, эдак. Теперь рамки переверни, а потом еще раз переверни.

На дне медогонки постепенно собирается мед. Мы открываем ручку крана, поставив к нему чистое ведро. Струя кажется янтарной, но по мере наполнения ведра цвет меда становиться все более темным.

- Цветочный, - поясняет дед, - самый полезный. Липовый светлее, да и для чего он липовый, только пропотеть и всё. А цветочный, он от всех болезней.

- И долго он таким жидким будет?

- Через несколько месяцев засахариваться начнет. А ты знаешь, как определить: мед тебе продают или патоку, или мед разбавленой?

- Нет.

- Очень просто. Бери химический карандаш, если “мед” его растворяет, значит это не мед, а патока, или разбавленная смесь.

- Здорово! Буду знать.

- Вечером чай уж будем с медом пить.