- Точно, из староверов, - соглашается женщина.

- Телефонистов всегда проверяли строго, чтобы в анкете все чисто было. Мало ли какой разговор подслушать может. Бывало позвонят: “Обеспечить секретность переговоров, будет говорить такой-то. Кто у телефона?” Я: “Виноградов”, а у самого душа в пятки. Говорить то будет... Думаешь: “Вот должность, будь она неладна! Изломается чего в момент разговора, посадят ведь! Или дадут команду: “Телефонистов, обеспечивавших связь тогда-то и тогда-то, в связи с тем, что слышали то, чего не надо…..”. Но недолго я на почте проработал. Меня по той же причине уволили, что и из киномехаников. Что я? Не коммунист, не комсомолец, политически неграмотной. Прислали человека партийного, а мне сказали, чтобы его всему научил. Я стал его обучать, а матери сказал: “Мама, меня скоро уволят”. Так и вышло.

- Молитв много знала, да и монахиня Мария многому ее учила.

- Ворожба – не ворожба, а только по ее молитвам очень многое происходило. Однажды, было мне лет десять от роду, не пошел я в церковь на праздник, почему-то убежал на реку. Люди в храме удивлялись, как усердно мама молилась, почти всю службу на коленях простояла и поклоны все земные делала. А я ведь в этот день чуть не утонул, вымолила она меня. Я домой пришел, еще ничего не рассказывал, а мама говорит: “Теперь будешь слушаться?”, “Буду, мама”.

- Да, вот когда меня с почты-то уволили, я прихожу домой грустный, а мама и говорит: “Придет к нам женщина с вестью для тебя. Будет тебе работу предлагать, смотри не отказывайся”. Я говорю: “Мама, мне бы работу с зарплатой не меньше, чем на почте”, а получал я на почте 84 рубля. И, что ты думаешь, приходит Раиса Александровна Чебурина и говорит: “В Затоне требуется электрик, зарплата 200 рублей, но найти человека, который бы в электричестве понимал, не могут”. Я тут же собрался и в Затон. Меня с радостью взяли. А через некоторое время привезли туда дизельэлектростанцию неисправную. Мне начальство говорит: “Сможешь исправить?” Я покопался, да исправил. Станция мощная. Я давай по столбам лазить телеграфным в Затоне и лампочки вешать. Весь Затон осветил, ночью, как днем светло стало, за много километров над Затоном зарево. А пароходы-то и ночью ремонтировали. Мне за это зарплату сделали 240 рублей. Я потом много раз Раису Александровну спрашивал, не говорила ли она чего маме заранее, но оказалось, что и говорить-то не могла, все очень быстро произошло. Да и сама Раиса напомнила мне один случай. Отец-то у нее пароходчиком был до революции, жил в селе Богородском. Как начались раскулачивания, да аресты, он только в бега подался. Может, в Сибирь куда уехал. И вот уж много лет прошло, пятнадцать или поболе - пришла Раиса Александровна к маме и говорит: “Как хочется что-нибудь узнать о нем, где он, жив ли”. А мама вдруг говорит: “Да он дома!” “Что ты говоришь, смеешься что ли?” “Да нет, дома он”. Раиса Александровна тут же собралась и пошла пешком в Богородское. Пришла, а там никто ничего не знает, никто его не видел. Хотела уже возвращаться, а он к дому подходит. Вернулся! В Воскресенское не заходил, и как мама узнала о его приезде неизвестно.

- И то верно. Ну, слушай. Когда мама твоя в педагогический институт в Горьком поступала, я ее наставлял, чтобы никому не говорила, что род наш из очень богатой семьи ведется из города Самары. На самом высоком месте лучших два многоэтажных дома прадеду моему Григорию принадлежали. Женат он был на дворянке из знаменитой Московской семьи, его-то род не такой знатной был.

- Чем богачам заниматься? Не знаю. Жили очень хорошо. Известно только, что были оба очень набожные. И надо ж такому случиться: уж прожили вместе много лет, а детей все нет. Как ни молился Григорий, куда только ни ездил по святым местам. И вот однажды в в домашней ли молитве, в храме ли, дал зарок, что, если родиться у них ребенок, будут воспитывать его для монастыря, с младенчества готовить принять обеты монашеские. Чудо случилось, родилась девочка. Назвали ее Мария. Когда Марии было четыре года от роду, произошел такой случай. Однажды слуга доложил, что у дверей дома стоит монах и просит разрешения поговорить с хозяином. Григорий решил, что из какого-то монастыря, где он бывал раньше, прислали с монахом письмо, и поспешил распорядиться, чтобы монаха сначала отвели на кухню и накормили, а потом уж к нему. Когда монах вошел в комнату, и увидел на руках у Григория девочку, то спросил ее: “Как звать тебя?” Та ответила: “Маша”. Тот, точно как в книге, сказал: “Маша будет наша”,- а Григорию посоветовал, - “а ты молись, проси у Господа, сбудется”. Никакого письма Григорий не получил, после сказанного монах ушел. Не было бы этого странного посещения, не было бы и нас с тобой. Потому что после того случая решил Григорий еще раз дать Богу зарок, что родись у него еще ребенок, то оставит его воспитываться в семье, но воспитает очень богомольным, учиться отдаст не в мирское училище или пансион, а в монастырскую школу. И опять услышана была его молитва. У старого уже Григория родилась дочь, назвали ее, кажется, Анной, точно не помню. Обе дочери смышленые были, хорошенькие, но маленькая Анна так тянулась к монастырю, что Григорий опечалилсь совсем. И тут уж совсем чудеса пошли, стал он молиться, чтобы наградил его Бог еще ребенком, который бы при нем остался и мирское наследство принял. Вот после этого уж и третья дочь родилась – Ольга. Мария-то в 17 лет в монастырь ушла. Анна больше паломницей да послушницей в разных монастырях жила, чем дома. Ольга же Григорьевна дома воспитывалась. Лучшие учителя на дом приходили, и деньги им платились не малые. Побывала Ольга Григорьевна с родителями и в Нижнем, и в Москве, и в столице – Санкт-Петербурге, светская барышня и всё тут. Тем временем Анна Григорьевна какими-то судьбами оказалась в Европе, в каком-то православном монастыре и долго там прожила. Ольга Григорьевна вышла замуж по любви за человека не дворянского, а купеческого рода Александра Александровича Бедрина, очень богатого и образованного. Понятно, что после получения приданного, а затем и всего имущества, перешедшего ему по наследству, капитал его сильно вырос. Лучшие дома в Самаре теперь ему принадлежали. Пятеро детей у Александра Александровича с Ольгой Григорьевной родилось: Мария, Александр, Сергей, Ольга и Любовь. А уж как воспитывались они! Ну, и баловали их, конечно. Учителя на дом приходили… И ничего, вроде бы беды не предвещало, дети не смотря на такое воспитание, трудолюбивыми оказались, да еще народникам симпатизировали, одна только старшая Мария духом этим подвижническим напитаться не успела, вышла замуж за богача Аркадия Русейкина – владельца золотых приисков и уехала к нему в Челябинск. Александр с Сергеем уговорили отца разрешить им поступить на медицинский курс, так всю жизнь с медициной и связали. Александр потом на весь Нижний прославился. Да! Весь город знал талантливого врача Александра Александровича Бедрина. Тот с бедных людей никогда денег не брал, а потому беднота его любила. А он всех лечил от богача до босяка одинаково. В Нижнем в то время целые босяцкие районы были, как Миллиошка, например. Туда не то что ночью, и днем-то заходить было опасно, там одна голытьба да шпана жила, и ограбить, и пришибить могут. А у него раз случился ночной вызов именно туда. Пришли домой, Христом Богом просят, говорят: уж трех врачей обошли – все отказываются. “Ладно, поехали!” Пошли извозчика ловить… Какое там! Ни один везти не хочет ни за полтинник, ни за рубль, а в другое место бы и за двугривенный отвезли. Александр Александрович очередному извозчику здоровенному парнюге пять рублей пообещал – поехали. Только выехали на Миллиошку, уж на каблучок двое со свистом прыгают, нож мелькнул. Вдруг кто-то говорит: “Отпустите их и извинитесь. Это наш доктор едет”. Такой ему везде почет был. А уж народу сколько на прием шло! К Александру Александровичу слуга просился швейцаром у дверей стоять, так говорил: “Жалованья мне вовсе не надо. Того, что при входе на чай подадут, мне вполне хватит”. Вобщем, жили Александр с Сергеем не бедно, но хапугами не были, наоборот, сколько всего даром делали. Ну, не даром конечно, а за спасение души, люди-то были верующие. Сестра ихняя Ольга, тетушка моя и крестная, та уж точно народница – первой женщиной учителем сельской школы стала. Крестьян большого заволжского района грамоте учила. Недавно про нее в газете писали. Ну, а Люба – мама моя, а твоя прабабушка еще дома училась и не выезжала никуда, когда беда-то случилась. “И как это люди в северных землях живут, там, где даже арбузы не растут”, – удивлялась Люба, - “В таких местах никогда жить не буду”. Это уж потом она свои слова эти часто поминала. Ведь всю жизнь и пришлось ей прожить в такой “северной земле, где арбузы не растут”. Случилось же вот что: ввязался дед мой в какую-то страховую кампанию, да и разорился напрочь. Все пришлось продать: и дома, и пароходы. Не смог выдержать такого удара Александр Александрович, опустил руки, к выпивке стал неравнодушен, заболел. Пришлось Сергею, тогда еще учившемуся, учебу свою оставить и пойти работать смотрителем больницы в Воскресенском. А вскоре и вся семья, кроме Александра с Марией, конечно, к ним переехала. Вот здесь в Воскресенском молодой Московский врач Иван Иванович Виноградов – мой отец, пораженный умом и эрудицией Любови Александровны, сделал ей предложение. А как мама в шахматы играла, никто победить не мог. Она библиотекарем работала, до старости с молодежью общалась, да и дома у нас всегда молодые люди собирались, о литературе поговорить или с Любовью Александровной в шахматы сыграть, но результат всегда был один и тот же. Вот, через некоторое время после переезда семьи Бедриных в Воскресенск, приехала туда и Анна из-за границы, но приехала уже монахиней с именем Мария. Что там случилось, монастырь ли разорили, или еще что, этого не знаю. Была она уже старая, себя обслуживать не могла, родные о ней заботились. Но молилась она очень подолгу. И была у нее интересная способность, то ли в молитве ночной, то ли во сне видеть то, что захочет. Люди к ней с многими вопросами обращались, и многим она открывала… Никогда не ошибалась. Раз у купцов Левашовых пропал приказчик…, а монахиня эта умела, если человек исчез, точно сказать жив или нет, а если мертв, то знала, как умер, и могла место указать, где тело лежит. Левашовы, понятно, к ней обратились. Она после молитв на следующий день им говорит: “Видела я его. Он жив, сидит в большой комнате за столом покрытым зеленым сукном. По сукну пишут мелом, а на столе лежат кучки денег. Да еще у всех в руках какие-то бумажки…” Она в жизни своей не видела карт, но в точности описала игорный дом. Приказчик же, как потом выяснилось, поехав зачем-то в город Семенов, проигрался там в карты, а потом целую неделю отыгрывался. Через неделю сам вернулся. Она и войну предсказала 1941 года, но предупреждала: “Когда станут говорить, что это самая страшная война – не верьте. Этой войне четыре года, она пройдет. Война будет позже, когда желтая раса поднимется, вот это война будет, так война”. Много чего говорила необычного, не поверил бы, да никогда она не ошибалась. Вот погоди, еще церкви откроют, а потом царь у нас будет снова именем Алексей. При царе жизнь хорошая настанет, очень хорошая. Только не долго хорошая жизнь продлиться, потому что потом война, а уж там и конец всему. Вот она маму-то молитвам много учила.

Следующий рассказ