- Ну, друзья авиации и военно-морского флота, артисты цирка и мосэстрады, пора и дровами заниматься.

Мы с дедом уже несколько дней колем дрова и перевозим их на тележке под навес во двор дома, складывая там поленницы.

- Ведь мы уже почти все перекололи.

- Дед, а когда ты последний раз на велосипеде ездил?

- Да, лет 20, поди.

- А сумеешь?

- Ну дак, ты не гони, поезжай потихоньку, и я поеду.

Колеса у велосипедов накачены, проверены тормоза. На багажник одного из велосипедов привязаны два пустых мешка, а к раме – лопата. Мы сидим на лавочке перед домом. Дом заперт, замок двери дома и калитка перекрещены. Согласовываем маршрут.

- Пожалуй, сейчас главной улицей поедем до поворота к маслозаводу, только по тротуару. Там в поле и к Чухломке. Да, ты погоди, я первый поеду, а то поедешь так, что мне старому не угнаться. Ты уж за мной давай, меня не обгоняй. Поехали с Богом.

Дед быстро начинает крутить педали, лихо выруливает на главную улицу и выезжает на проезжую часть. Я собираюсь сказать ему, что он нарушает свои же планы, но не успеваю. Его велосипед все больше и больше набирает скорость. Вот впереди уже и поворот к маслозаводу. Надо бы притормозить и осторожно повернуть, (из переулка может неожиданно выехать машина), но не тут-то было. Дед с ходу влетает в переулок. Я не выдерживаю этой гонки и кричу ему:

- Дед! Дед! Куда гонишь?

Дед, не поворачиваясь ко мне, кричит:

- Тут место опасное, надо скорей проехать.

- Какое, на хрен, опасное? Вот впереди!…

Впереди, перед выездом в поле, овраг, а в овраге много песка, в котором непременно завязнут колеса велосипеда. Уж перед оврагом-то надо убавить скорость. Как бы не так! Дед, словно заправский гонщик-каскадер, на полной скорости въезжает в овраг и … выезжает из него. Когда я на себе вытаскиваю велосипед из оврага, дед уже далеко на полевой дороге в Чухломку. Я жму на педали, как могу, и, наконец догоняю его. Но догоняю лишь потому, что он останавливается у куста с определенной целью, и объясняет мне:

- Чаю много попил.

- Ну, ты и гонишь!

- Ты уж поосторожнее…

- Ладно.

Подъезжаем к деревянному зданию Чухломской школы. Ни у школы, ни у домов деревни людей невидно. Все заняты своими делами.

Я теперь стараюсь не отставать от деда. Грунтовая дорога довольно широкая, покрыта толстым слоем легкой серой пыли. Я еду рядом с дедом, а сзади за нами поднимаются клубы этой пыли. Когда по полю едет машина, именно из-за таких клубов ее можно заметить за несколько километров.

Дед останавливается на другом берегу и говорит:

- Приехали! Чего там застрял? Давай сюда!

Высота доски над водой – метра два. Я беру велосипед на руки и пешком прохожу по доске на другой берег. Дед, наблюдая за мной, говорит:

- Эдак ходить опасно. Я думал, ты упадешь. Вон тальники хорошие, а чёрна земля на том берегу осталась, её потом наберем.

- На любую корзину двести прутьев хватит, – поясняет дед, - на пять корзин наберем?

Наберем.

Работа спорится. Режем быстро. Плести корзины дед научил меня, когда мне было лет тринадцать. С тех пор мы каждый год несколько дней уделяем плетению.

Срезанные ветки бросаем в одну кучу, потом будем снимать листья и сортировать прутья.

- Прут еще сочной,- говорит дед, - чистить можно. Ты чищены любишь плести?

- Нет. Только в подарок.

- Не та, что на комоде стоит?

- Нет, та Сметанинская. Ей уж лет пятнадцать, а она всё как новая. Сметанины плели всей семьей, и быстро. Я к ним учиться ходил. Приду, сяду и смотрю. Дак пришел как-то, говорю: “Сколько же времени у вас уходит на корзину?” А старшой-то и говорит: “Садись, закуривай. Пока куришь, сплету.” И ведь точно, сплел. Минут за 10 сплел.

- Дед, а курил ты долго?

Толстых.

- Я всегда любил основу ставить. А у них, у Сметаниных, один основу ставил, другой заплетал, а хозяйка донышки доплетала. Ох, и не люблю я эти дны заплетать.

- А мне нравиться. Самая приятная работа.

- Какая приятная? Самая противная! А, коли так, дак давай я буду основу и заплетку делать, а ты дны заплетай.

- Я люблю еще обруча делать.

- А я нет.

- Вот и скооперировались. Только с ручкой у меня проблема. Делаю я ее хорошо, но очень медленно.

- А я, как раз быстро. Значит, наладим. Ты валяй, обруча делай и основу зачищай, я буду основу ставить и перевёсла делать. Дны опять твои. Годится?

- Годится.

- Сколь нарезали? Тыща будет?

- Пожалуй, будет.

- Тогда давай чистить и за землей.

Прутья очищены от листьев, упакованы в связки и привязаны к рамам велосипедов.

- Ты, что же, на ту сторону опять на колесах поедешь?

- Нет. Пойдем вон туда, ниже. Там Швея хоть и широкая, а воды по щиколотку и песок, так перейдем.

- Здесь копать надо – говорит дед. Я отвязываю лопату, начинаю отвязывать мешки, но дед останавливает меня:

- Погоди-погоди, копни сначала.

Лопата легко утопает в земле и также легко поднимается с комком светлого песка.

- Никакого чернозема!

- Что такое? Точно помню, что где-то здесь должна быть чёрна земля. Давай вон там попробуем.

Поиск хорошей земли затягивается на полчаса. Мы уже пробовали копать и у воды, и далеко на берегу, а теперь подошли почти к Чухломским домам.

- Ну ко, копни вот тут! – снова предлагает дед, - Ну, наконец-то. Отвязывай мешки.

Мы быстро наполняем мешки землей, привязываем их к рамам велосипедов, и, придерживая своих железных коней за руль, отправляемся в путь пешком.

- Вон домик стоит крайной. Там старуха живет до-обра, хоро-оша. Пойдем зайдем. Чаем напоит.

- Вот и женился бы на ней, раз “хро-оша”.

- Думаёшь?

- А что, то ему одна не ладна, то другая. В Воскресенском мог бы найти.

- Да, ну ко их! У одной зубов нет, другая две корзины белья с реки не донесет.

- Ты что, лошадь, что ли выбираешь, “зубов нет”. Другие вон ходят да помогают женщинам белье и на реку и с реки носить.

- Ну и пусть помогают, коли у них делов нету. Надо, чтобы женщина, ух, какая была!

- Так тебе молодую надо.

- Да уж не старую. Вот сейчас зайдем, увидишь, как засуетится. Сразу все приготовит. А потому, что хозяйка хороша.

Мы подходим к небольшому домику, он ближе других стоит к Швее. Обходим его. Дед вдруг резко останавливается.

- Замок. Вот незадача. Дома нет. Жа-аль. Иди сюда, садись на крылечко, отдохнем маленько, да и пойдем. А может тем временем и хозяйка появиться.

Мы садимся на ступеньки крыльца.

- Как поле-то видно, просто-ор, - говорит дед, - Чего это там за цветы? Похоже, встаниха. Вот она её всё и настаивает.

- Это, что? Как “спасительница”?

- Нет, это лучше. Видишь, цветы у нее мелкие, как сирень белая. Она у воды растет, на болотах, на озерах, где луга заливные. Запомни ее. У нее два корня. Один белый и твердый, как морковка – это встаниха, а другой черной, лохматой, тонкой, вокруг белого вьётя – это невстаниха. Настой встаниху на водке и пей по чуть-чуть, мужская сила в десять раз больше будет; настой невтаниху, да глотни только, пожалуй на месяц её совсем лишишься.

- Да ну?

- Точно! Тут случай был. К этой старухе двое ребят в дом залезли, (самогон искали), ну и нашли невстаниху настоенную, да и тяпнули по стакану.

- И что?

- Что? Дак, пока дошло до них, да что… Сами пришли к нёй: “Прости нас, пожалуйста, мы ведь у тебя настоя какого-то выпили”. Та им говорит: “А я сразу поняла. Ну, думаю, сами придете лечиться. Кто вас, окромя меня, поправит-то?” “Мы тебе две бутылки водки принесли, вылечи”. “Ну, дак нате вам, выпейте встанихи по полстаканчика, завтре здоровы будете. И больше не озоруйте, по чужим домам шастать”.

- К такой и в гости-то идти боязно. Нальет какого-нибудь зелья, а потом вырастут уши, как у слона.

- Что ерунду болтаешь? Пойдем, вон опять гроза собирается.

Мы шагаем по грунтовой дороге посреди поля. Сзади на нас надвигается грозовое облако. Ветер поднимает клубы пыли, хорошо, что сейчас он дует в спину.

- Гроза, как по расписанию, - говорит дед, - Облачко идет лениво, пожалуй успеем домой до дождя.

- Вряд ли? Это сейчас оно медленно приближается, а потом пойдет так, что ойкнуть не успеем. Но сегодня уж, я шапку взял. Я теперь ученый.

- И меня эдак жо научило. А дорога-то под гору, - говорит дед и, вдруг, садится в седло…Я не успеваю ничего сказать, а он уже едет далеко впереди. Его мешок оказался так привязан к пологой раме дамского велосипеда, что дед, скривив ноги, каким-то образом крутит педали. Я становлюсь одной ногой на педаль своего велосипеда, а другой начинаю изо всех сил отталкиваться и еду, как на самокате, с трудом удерживая тяжелый велосипед в равновесии. Снова началась гонка за дедом.

Так едем через все поле. Дед постепенно удаляется от меня и, наконец, скрывается в овраге перед маслозаводом. Мне становится даже как-то обидно: “Бросил меня. Сейчас домой приедет, а я до дождя не успею, вымокну”.

Я подъезжаю к оврагу и злорадно усмехаюсь. Тяжелый дедов велосипед завяз в толстом слое песка на дне оврага. Я спускаюсь в овраг и помогаю деду поднять и ввезти велосипед в гору. Дальше снова идем пешком, разговаривая.

- Как это, ты уехал от меня?

- А велосипед-от дамской! Мешок аккуратно на раме лежит. Сейчас, пожалуй, нас накроет.

- А, может, еще успеем, до дома-то всего чуть-чуть.

- Может и успеем.

- Ого!

- Сегодня брякать пойдем. Кто ж вчера караулил-то, Кокоревы что ли?

- Дед, а сколько времени караулить нужно, всю ночь?

- Ну, часов в 10 ночи начнем и часов до трех утра, может до четырех… А что, неохота?

- Нет, наоборот. Интересно.

- Знамо, интересно. Никакого интересу: ходи, да брякай. Айда в избу, сейчас пальмы пересаживать будем.

Заканчиваем пересадку второй пальмы и заводим разговор об обеде. Дед, как всегда, спрашивает:

- Что на обед будем готовить?

- Дед, а, как света не будет?

- Будет.

-Это почему?

- А потому, что ты за долго до того, как на кухню идти, уже про свет вспомнил. Света всегда не бывает, когда думаешь, что он есть… “Щелк” выключателем, а его и нет.

- Опять у тебя приметы.

- А вот увидишь.

Заканчиваем работу, отмываем руки. Гроза кончается. Я иду на кухню, “щелкаю” выключателем… Свет есть! Опять дед угадал со своими приметами. Варим еду.

- Сегодня без рюмочек обойдемся, – говорит дед, – во-первых караулить ночью, а потом, может, если настроение будет, плести начнем.

- Хорошо, – соглашаюсь я, – после обеда и начнем. А много ты примет знаешь?

- Дак, наверно много. Вот знаешь ты, али нет, если вечерню зорю продуло, то и утренню продует?

- Да, это я знаю, это верно. Но, это приметы про погоду, ты мне о них уже много раз рассказывал. А какие еще приметы есть?

- Да, какие-какие? Всякие”! Вот, в бане одеваешься, дак, если трусы вперед майки оденешь, то все хорошо будет, а если наоборот, то обязательно с кем-нибудь разругашься. Ну чего ты смеешься, я верно говорю.

- А еще?

- Да, ну ко тебя к шуту! Право! Да и в голову ничего нейдет, вспомню, дак скажу.

Дед сосредоточенно смотрит, как я разливаю по тарелкам, только что сваренный суп из пакета.

- Это ж надо, чего удумали! Десять минут… Раз!… и готово. Раньше такого не было. А, все-таки это не еда. Надо Анне позвонить в Нестиары, чтобы приехала, пирог испекла, ну и вообще…Только, наверно с Нестиарами связи нет.

- А, разве у нее есть там телефон?

- Да нет, конечно. Передадут.

- Можно? – раздается за печкой женский голос.

- Пожалуйста! – вскакивает дед, - Анна Васильевна, добрый день! Садись с нам суп хлебать.

- Бог спасет! Обедала уж. Вы сегодня караулите, дак уж будете мимо моей соседки идти, так побрякайте посильнее. Вчера Кокоревы караулили, громко брякали, а она бат: “Жаловаться пойду. Не караулят!” Совсем ведь глуха бабка-то стала.

- Побрякаем-побрякаем. Ну, хоть чаю садись выпей чашечку.

- Нет, пойду. Это, что это вы столько тальнику-то притащили? Чай, не столько корзин плести будете?

- Сколь нарезали, столь и исплетем.

- Дак это вам можно заказы делать?

- Делай!

- А мне ведь не надо. Ну, дак я об вас скажу, если дак, кому.

- Скажи.

- А, почем, сказать, плетете?

- От рубля до двух. Обычна корзина – рубль, а большуща –два рубля.

- Дак, ведь не дорого!

- А мы этот подряд не только для денег взяли, нам обоим эта работа в удовольствие.

- Ну, пойду!

- Постой! Не знашь, с Нестиарами связь есть?

- Я Нюру встретила, дак говорит, что уж две недели нету. До, свидания.

- Ступай с Богом. Вот я и говорю, связи две недели нет.

- Дед, а, если срочно чего-нибудь сообщить захочешь, что делать?

- Что? В трубу орать!

- Как? В какую трубу? До Нестиар сорок километров!

- А вот так…- Дед подходит к печке, наклоняется перед дымоходом и кричит туда: “Анна, приезжа-ай!!!” Я, насмеявшись от души, спрашиваю:

- И, когда приедет?

- Ну, ты обожди. Дай ей время, чтобы поняла, что ее зовут. Глядишь, часа через два соберется, а, если вечером молоковозка пойдет в Воскресенск, приедет. Давай корзинам заниматься. Слазий на сенницу, там у меня обруча заготовлены, и иди на крыльцо. Основу будем зачищать.

Я не успеваю встать из-за стола, как за печкой снова женский голос спрашивает:

- Можно?

- Пожалуйста-пожалуйста! Кто это?

- Здесь корзиночники живут? Заказ не примите?

- Проходите в зало. Примем, конечно.

- Мне очень большую корзину надо, поросят возить. С крышкой, чтобы.

- Сделаем, только это будет четыре рубля.

- Хорошо. Вы, ведь мне уже плели корзину, Владимир Иванович, лет двадцать назад. Не помните?

- Не помню. Да ты откуда?

- Из Калинихи.

- Ты Надеждина дочка?

- Верно. Узнали. Мне ваша корзина ох, как долго служила. Удивлялись все, столько лет. А в прошлом году у нее дно вылетело…

- Что? Дно вылетело? Не может этого быть! Подменили тебе где-то корзину! У моей корзины дно никогда не вылетит! Не может такого быть! Не может! Я плету…

- Вы сейчас куда идете? – перебиваю я деда, который страшно возмущен и никак не может остановиться.

- На базар, да по магазинам пройду, - отвечает женщина.

- Так заходите часа через два-три, будет готово.

Мы зачищаем основу. Женщина давно ушла, но дед все никак не может успокоится:

- Не могло у моей корзины дно вылететь, не могло. Либо врет, либо подменили ей корзину. Точно подменили.

- Да, какая разница. Тебя поблагодарили, корзина разве служит столько лет? Ставь основу, а я прутья на веревочки приготовлю.

- В три прута веревочку будешь класть?

- Конечно, корзина большая.

Дед ставит основу, а я начинаю укреплять ее, перевивая у обруча три прута. Это и называется веревочкой. После этого корзина устанавливается на широком табурете, и дед закладывает основу, придавая корзине бочкообразную форму.

- Может, прямую надо было?

- Ничего, такая пообъемистей.

Пока дед делает заплетки, я подбираю прутья для следующего ряда и для веревочек. Работа идет быстро. Через час дед передает мне корзину и говорит:

- Пожалте! Донышко Ваше!

- Начинаю, - говорю я, - А ты пока половину крышки плети, ту что закрываться будет.

- Верно! – удивляется дед, - а я и не додумалсь. Айда в избу. Теперь и там плести можно сорить уже не будем, сорна работа позади.

Я с удовольствием заплетаю дно. Когда мне остается совсем немного, снова раздается голос заказчицы:

- Можно?

- Заходи-заходи, - говорит дед, - Заканчиваем.

- Садись, посиди маленько. Крышку доделаем, да перевесло поставим.

- Это ручку-то?

- Да.

- А мне ведь ее не надо. Я ремень вот тут продену и на плечо. Мне так удобнее.

- Ну, как хочешь. Вот, готово!

- Спасибо вам!

- Бог спасет.

- Вот, - женщина кладет на стол пять рублей, берет корзину в руки и снова охает.

- Что? Тяжела пока? Высохнет. Через две недели невесомая будет.

Лицо женщины снова проясняется.

- Сдачи не надо.

- Как это?

- Не надо! Ну дак я скажу в Калинихе, что вы плетете.

- Нет, не надо. Это ведь мы так, позабавиться… Ведь пять только корзин сплетем, и то сплетем ли. Сереже уж ехать скоро, а я один-от плести не буду.

- Жаль. Хорошо плетете! До свидания!

- Ступай с Богом! Сережк, вымети там в сенях-то, где насорил, да на крыльце.

- Что, время смотришь? Думаешь, приедет ли Анна?

- Ага!

- Уже едет.

- А откуда ты знаешь?

- Ветер в трубе шумит.

Ход моих мыслей прерывается открывающейся дверью. На пороге стоит бабушка. “Приехала таки из Нестиар! Ну, дед – фокусник!”

- Здравствуй, баушка!

- Здравствуй, Сережа! Ох, устала, на молоковозке ехала. Дед-от дома?

- Дома.

Баушка проходит по сеням, открывает дверь в избу и с порога спрашивает деда:

- В трубу, что ли орал?

- Орал, - отвечает дед, даже не вставая со стула.

- То-то я чувствую все из рук повалилося, делать ничего не могу… Ну, знать Виноградов в трубу орал. Надо ехать. Поехала.

Дед встает со стула, подходит к Анне Михайловне вплотную и тихо говорит:

- Пирога захотелось. Пирог-от испечешь?

- Испеку – кивает баушка. Только теперь старики приветствуют друг друга коротким поцелуем.

- А мы сегодня караулим, - сообщаю я новость.

- Да я уж видела колотушку-то. Мне с утра печь топить, я с вам не пойду. Одни брякайте.

• Ладно-ладно, - радостно успокаивает ее дед, - Мы тебя и не просим.

********

Время 21.30. Дед спит уже часа три, а мы с баушкой сидим на кухне и разговариваем. Я заканчиваю плести ведерную корзину, заплетаю дно; а бабушка режет зеленый лук, готовит начинку для пирога.

- Эк, ты дны-ти тщательно заплеташь! Горошина не провалиться.

- А мне очень нравиться плотно плести.

- Да, все меньше теперь ремеслом-то владеют. Ведь раньше-то каждой умел. Лук-от уж плох, остатки добрала. Скоро уж вам и караулить идти.

- Когда деда-то будить, в десять? – спрашиваю я. На этих словах храп, дносящийся из комнаты прекращается и раздается громкий голос деда:

- А я и не сплю вовсе. Сколь время-то?

- Пол десятого.

- Пол десятого? Ага…

Снова слышен равномерный храп деда. Мы с баушкой, улыбаясь, переглядываемся.

- Как день-от убыл. Гляди ко, уж совсем темно. Я в гнездах яйца обирала, дак уж на дворе-то свет включала, кур потревожила.

Завтра будет испечено два пирога и ватрушка с вареньем. Большой пирог с мясом и большой пирог с луком и яйцами, каждый пирог на весь противень, а ватрушка круглая с малиновым вареньем на самой большой сковороде.

- Если тесто останется, - говорю я, - испеки жарёшек.

- А?… Что?… Пора?… – снова просыпается дед.

- Да, пойдем.

- Теплей одевайсь, ночи студёные.

Мы выходим из дома. Небо уже усеяно звездами, лишь на северо-западе звезд почти нет и цвет неба там синий, а не черный.

- Первым делом пойдем и у Анниной соседки перед окнами побрякаем, - говорит дед, - а то опять скажет, что не караулили.

- Пойдем, - соглашаюсь я. Колотушка у меня в руке. Я начинаю брякать сразу, еще не выйдя из калитки на улицу.

- Понял.

- Ну и ладно. Вон ее изба-то. Гляди, окно открыто, вот перед окном и побрякай ей, пусть услышит.

Я перегибаюсь через забор, подношу колотушку почти к самому окну и, что есть силы, брякаю так, что звенят оконные стекла.

- Что ты? Что ты?!… Назад! – испуганно говорит дед, - Эдак пол улицы разбудишь!

- Озорники!!! Что удумали! Вот я завтра узнаю, чей караул был, вот я вам устрою в окна брякать! Озорство какое!

- Бежим скорей отсюда! – говорит дед. Мы быстро отходим от дома, слышим, как старушка, продолжая ворчать, закрывает окно.

- Посидим?

- Посидим.

Ночь теплая. Комаров нет. Воздух свежий, чистый. Тишина!!!

- Да! – говорит дед. В этом дедовом “Да!” всё: все, наполняющие душу, переживания, которые испытывает человек, чувствующий красоту от встречи с прекрасным. Здесь и восторг, и удивление, и радость, и печаль от понимания временности земной жизни. Как ни описывай красоту природы, как ни рисуй ее художник, а колоритнее, чем дедово “Да!”, не получится.

- Чудны дела Твоя Господи! Вся премудростию сотворил еси! – говорит дед.

- Это, что означает? – спрашиваю я.

- Это из псалма: “Вся премудростию сотворил еси”. Как всё Господом устроено!… А звезды-то какие!

Наш настрой нарушает внезапный шум шестерен у колодца напротив нашего дома.

- Ну, не иначе Витвиниха, путо эдакое! – говорит дед.

- Почему “путо”?

- А потому, пропутается весь день, а вечером хватится: воды нет. Вот и полуночничает. Пойдем посмотрим, кто там по воду в такой час пошел. Побрякивай!

Мы подходим к колодцу. Теперь звука шетерен не слышно, человек уже выкатил бадью и переливает ковшом воду из бадьи в ведра.

- Анна Васильевна, это ты тут полуношничаешь? – спрашивает дед.

- Я – отзываются из темноты, - Пока корову подоила, да то, да сё, вот и замоталася.

- Ты всегда эдак.

- Уж, как умем. Дак побрякали у соседки-то?

- Да, Сережа таку трель устроил, что она нас обругала. Как бы жаловаться не пошла.

- Ничего не будет. Наоборот, завтра всех спрашивать будет: “Кто это такой честной, всю ночь караулил?” Вы ей еще побрякайте.

- Ну, теперь уж мы не будем сильно: услышит, дак услышит. Пойдем, тебя до дому проводим.

- Давайте ведра, Анна Васильевна, - предлагаю я, - помогу Вам.

- Нет, спасибо, Сережа. Я сама, ведь у меня и свету в избе нет, и порасплескашь ты на неровной дороге ночью-то. А мне тут каждый камешек знаком. А провожальщик-от у меня здесь где-то бегат. Эй, Ветка! Ве-етка!

Невдалеке раздается угрожающий собачий лай, к нам бежит дворняга. Подбежав совсем близко, она перестает лаять и начинает бегать вокруг, постоянно останавливаясь и нюхая наши с дедом ботинки.

- Ну ко тебя, милый, - говорит дет, - отстань ко, будет. Истерся как кошка. Ты, часом, не линяешь?

- Нет, не линяет она., - успокаивает деда Анна Васильевна, - Ну, счастливо отдежурить. Скоро и моя очередь подойдет.

- Бог спасет! – отвечает дед, и, повернувшись ко мне, предлагает:

- Ну, что, пошли до перекрестка?

- Пошли.

Мы идем к центру села. Проходя мимо дома глуховатой старухи, я брякаю колотушкой лишь чуть-чуть громче обычного. Тишина просто давит. Стало совсем темно, небо все усеяно звездами. Мы идем задрав головы вверх.

- О! Звезда упала.

- Ага, видел.

- А вон спутник летит.

- Где?

- Да вон…

- Вижу, к большой звезде подлетает.

- Хороши мы караульщики, надо по сторонам смотреть, а мы все на небо.

- Да время такое, в начале августа часто можно видеть метеоритные дожди….

- А нам всегда в это время караул достается.

- Давай сядем на перекрестке на лавочку, да посмотрим?

- Давай.

Мы сидим на лавочке и заворожено смотрим на небо. Время от времени я махаю колотушкой, брякаю негромко. Снова упала звезда. Снова. Надо желание загадать. Что же загадать-то? Не знаю. Хочется загадать чего-то важное, большое, но моего жизненного опыта не хватает, чтобы определить это большое, важное. Деда спросить?

- Дед, а чего бы ты загадал, если бы знал, что желание сбудется?

- Да всего.

- Как это?

- А так: дров на зиму еще две машины надо; рубероид, крышу починить, надо; …

- Нет, а, что-нибудь очень важное.

- Важное? Э-э, милой,… Живи так, чтобы важного загадывать не надо было. Вот и весь сказ. Пойдем что ли?

- Пойдем.

Ночь… Чистейший воздух… Млечный путь… Колотушка… Звезды падают… Пусть себе падают. Мы идем плечом к плечу, и нам без всяких желаний хорошо.