Ночной автобус

Всегда мила мне была эта лесная сторона и простые, добрые, открытые ее жители. Именно об этой земле писал П.И. Мельников-Печерский: “Верховое Заволжье – край привольный. Народ там досужий, бойкий, смышленый и ловкий… Старая там Русь, исконная, кондовая. С той поры, как зачиналась земля Русская, там чуждых насельников не бывало. Там Русь с исстари на чистоте стоит, - какова была при прадедах, такова хранится и до наших дней. Добрая сторона…”.

Теперь не только по одежде трудно отличить сельского жителя от горожанина, но и колоритный, свойственный лишь северным областям России, говор, стал исчезать. И не удивительно – телевизор теперь не в диковинку, в каждом деревенском доме есть. Но характерное выделение буквы “О” при разговоре, а также “глотание” или изменение суффиксов и окончаний некоторых слов и сейчас еще не редкость. У того же Мельникова-Печерского читаем: “Судя по людскому наречному говору – новгородцы в давние Рюриковы времена там поселились”.

Дорога в Москву лежит через Нижний Новгород. Я очень люблю этот старый, славный город. Мне всегда очень нравилось гулять по старой нагорной его части (тогда он назывался - Горький), по улице Свердлова – теперешней Покровке, заходить в Кремль, в музеи, стоять у памятника Чкалову и смотреть на Волгу с высокого крутого берега. Самые удобные поезда на Москву уходили вечером, а потому мне хотелось приехать в Горький утром, чтобы провести в городе весь день. Из Воскресенского я уезжал ночным автобусом – первым по расписанию. Отправление этого автобуса было в 3 часа ночи, прибытие в Горький – в восьмом часу утра. Сейчас от Воскресенского до Нижнего автобусы “летают” за 2 часа 40 минут, а тогда встречались на трассе такие “асфальтированные” места, что шофер предпочитал ехать по идущей параллельно шоссе грунтовой проселочной дороге.

Вечером, в день перед моим отъездом, дед, как обычно, ворчит:

- Да я к Чебуриным ходил попрощаться и на реку, - оправдывался я.

- Время восемь часов ночи. Спать!

У деда нет восьми часов вечера, нет и двух часов ночи. Обычно он ложится спать еще до восьми, а с половины второго ночи спать уже не может, лежит, рассуждая про себя о чем-то, временами произнося со вздохом: “Эх, Володя!” А как только забрезжит свет - дед на ногах:

Ночью оба вскакиваем от пронзительно резкого звонка, - оба крепко спали. Дед ворчит:

- Всегда так, как куда идти, так и спишь.

- В июне уж светло бы было – говорит дед. Прощаемся. Дед крестит меня, провожая до калитки. На небе звезды. Ночной воздух свежий. Тишина. Не спеша иду к автостанции. Впереди вдалеке слышно бряканье колотушки. На нашей улице караулят.

Есть в деревнях такой обычай: ходить ночью по деревне караулом с колотушкой – полой фанерной коробкой с привязанным к ней сыромятным ремнем деревянным шариком. Караулят, в основном, от пожара. Дома в селе деревянные. Бревенчатые избы стоят близко друг от друга, а потому пожар для деревни – беда страшная, и борются с ней всем миром. Если где-то пожар – караульный будит всех подряд, и, кто в силах – бежит тушить. А в колотушку брякают, чтобы добрые люди слышали и спали спокойно, мол, не бойтесь, караульный дежурит. Да и лихой человек, услышав колотушку, от недоброго дела поостережется, и ребята-озорники в чужой огород не полезут.

Я стараюсь вычислить, кому из соседей сегодня очередь караулить. Впереди явно видна сгорбленная фигура, узнаю в ней старушку Анну Васильевну Витвинову, прозванную в деревне Витвинихой. Она тоже заметила меня, перестала брякать, робко идет ко мне. Мало ли кого ночью встретишь, добрый ли человек, да и человек ли?

- Доброе утро, Анна Васильевна, - здороваюсь я.

- Ба!.. Сережа! Дак до утра еще часа полтора будет. Дак, поехал, уж?

- Поехал, Анна Васильевна. Первым автобусом.

- Дак, больно рано. Чай, погостил бы еще?

- Нет, пора мне. Скоро учеба, каникулы кончились.

- Дак, где учисся?

- В МАИ.

- Где?!

- В авиационном.

- В виционном?!.. Отступись! Отступи-ись!!! Разобьёсси!..

- Ну, пойду, пора…

- Ну, дак, щасливо доехать!

При последних словах старушка кланяется мне. Я быстро шагаю вперед, но стука колотушки не слышно, видимо и Анна Васильевна крестит меня в спину, читая молитву. Сзади снова слышится бряканье, а впереди, уже рядом, огни автостанции.

На дверях автостанции замок, а в служебном помещении, у которого свой вход, горит свет.

- Дежурна проснулась… Свет зажгла… Ща, поедем, - поясняет всем ожидающим автобуса мужчина лет пятидесяти.

Люди тихо разговаривают между собой. Так уж считается тут, если выпало провести вместе в дороге часов пять – надо ехать добрыми знакомыми. Со мной никто не заговаривает, лишь приглядываются. Но все равно, заговорят и со мной, знаю. И, если не выкажу городского высокомерия, а буду прост и откровенен, как и они, то никто на мою одежду и прическу внимания не обратит, буду на равных принят в их добрую семью попутчиков.

- Четвертый час, однако… - бормочет все тот же разговорчивый мужик.

- По всему, надо бы ему быть.

- Спит, небось! – говорит другой.

- Молодой потому что, - произносит женщина.

- Кто?

- А ты знашь?! – удивляется другой мужчина, лукаво улыбаясь. Женщина, надувшись, замолкает.

- Жена, чай, молодая, - снова говорит первый мужик. Этот аргумент, судя по всему, всеми сочтен правильным, серьезным и уважительным, извиняющим опоздание шофера. Все замолкают минут на пять-семь.

- Да что это такое?! – не выдерживает сидящая на скамейке женщина, и, толкая стоящего радом мужика в бок, приказывает:

- Поди, слышь, хвать дымить-то, поди к дежурной! Спроси, будет автобус-от, али нет?

Спокойно продолжая курить, и, делая шаг в сторону, так, чтобы оказаться вне досягаемости руки жены, мужик негромко отвечает:

- Сама и поди!

Снова тишина. Такое долгое молчание несвойственно местным людям, это признак волнения. Уже почти четыре часа, аавтобуса нет. Но вот вдалеке появляются горящие фары, а затем слышится шум мотора. “Пазик” несется на огромной скорости, сильно раскачиваясь, лихо делает разворот и замирает у автостанции. Из автобуса выскакивает водитель, бегом бросается к диспетчеру и, опережая хор радостно ругающихся голосов, сильно окая, кричит:

- У меня жены-то нет, меня будить-то некому. Щас!.. Чаю попью и поедем.

- Да ты что? Лешай! – взрывается женщина.- Мы на поезд опаздываем, к дочке едем. Ты в восемь часов в Горьком должен быть!

- Дак, я нагоню, раньше будем! – кричит шофер, вбегая в диспетчерскую. Оттуда слышна перебранка.

“Да… Видимо чаю попить ему не дадут!” – думаю я. Так и есть, шофер выскакивает из дверей диспетчерской и кричит нам:

- Чего стоите? Садитесь, да поехали!...

- Дак, ты двери-то открой!

- Дак, они у меня не закрываются. Чай бы рукой надавил да и лез. Ну, поехали!

Автобус сразу же набирает довольно большую скорость, дорога же вся в трещинах, выбоинах. Временами автобус начинает раскачивать так, что поочередно подбрасывает то перед, то зад салона. На задние места никто не сел, все постарались разместиться поближе к кабине водителя. Правда, кабины никакой нет, водитель сидит здесь же в салоне, даже место его ничем не отгорожено.

- Ты скажи, чего проспал-то? – обращается к водителю разговорчивый мужик.

- Да на Усту ходил вчера, пришел поздно отвечает тот. Уста – речка километрах в семи от Воскресенского. Уста считается рыбной рекой и понятно, что речь идет о рыбалке.

- Ну, и поймал чего?

- С палец?

- Зачем? Одна во-о какая была! – шофер бросает руль и обеими руками показывает размеры рыбы. Но представить эти размеры трудно, так как руки ни на мгновение не замирают и снова берут баранку.

- Ну?! – не унимается мужик.

- Точно! – На этот раз руки водителя раскидываются еще больше, но в прежнее положение не возвращаются – шофер начинает считать, одной рукой загибая пальцы на другой:

- Матери на пирог споймал, сестре споймал…

- Баранку держи!

- Да ну-ко тебя к лешему, - возмущается водитель. – Раз бают споймал – знать споймал!

Разговорчивый видимо хочет еще что-то сказать, но раздается сильный грохот, автобус вздрагивает, и снова, опережая возмущенные голоса пассажиров, словно извиняясь, с досадой на самого себя кричит водитель:

Мужики удовлетворены извинением, но не женщина. Она одна возмущена. Раздается ее пронзительный крик, который, впрочем, с каждым произнесенным ею словом становится тише и спокойней:

- Лешай!!! У нас варенье в банке… разбил небось. Ух!

Перебрав свои вещи и, убедившись в целостности банки с вареньем, женщина надувается и надолго замолкает. Молчит и водитель, он намного сбавил скорость. Все молча всматриваются в окна. Небо на востоке стало немного светлее, но еще довольно темно. Дорога впереди видна в свете фар лишь на несколько метров, дальше – темнота. Вдруг водитель начинает громко смеяться и постоянно давить рукой на сигнал. Пассажиры оживляются. Совсем рядом, прямо перед автобусом в свете фар по дороге бежит лиса. Бедный зверь тщетно пытается убежать, и, видимо, никак не может решиться выскочить из освященного фарами участка в кромешную темноту. Водитель, продолжая одной рукой методично давить на середину рулевого колеса, поворачивается к нам и громко объясняет:

- Рыжая!.. Га-га-га! ..В деревню бегала…Га-га-га… Кур таскать… Га-га-га!..

Уже несколько секунд он не смотрит на дорогу. Голоса нескольких мужиков сливаются в один:

- На дорогу смотри!

- Чаво? – переспрашивает водитель, глядя на нас и продолжая равномерно, туда-сюда крутить баранку. Почти все пассажиры рявкают в один голос:

- На дорогу смотри!!!

Водитель резко поворачивает голову и также резко, с каким-то внутренним возгласом “Ут-т!” – круто выворачивает руль. Видимо, вовремя, еще бы немного… Лисы перед автобусом уже нет, она все-таки решилась на отчаянный прыжок в сторону и скрылась в темноте. Пассажиры молчат – переводят дух.

- Дал же Бог шофера – обиженно произносит женщина. У мужиков же на устах застыло крепкое слово, которое вот-вот сорвется, но снова опережая ругань в свой адрес шофер говорит весело:

- А вот еще был случай… Хорь к нам ночью во двор залез и, ну, кур душить…

- Буде болтать-то! – одергивает его разговорчивый мужик. Но, наверно подумав, что слишком резок (командир в автобусе все-таки шофер), тихо добавляет:

- Что ж, хорь?.. Дело обычное.

Снова тишина в салоне, едем молча. Восток уже светлеет, дорогу становится видно далеко, но фары выключать еще рано. Автобус временами наклоняется на бок и в таком положении едет минуты две, подпрыгивая на мелких кочках и рытвинах. Раздается удивленное “У-у-у!” водителя. Автобус останавливается. Водитель открывает двери в салоне и, словно кубарем, выкатывается на улицу. Все мужики за секунды оказываются там же. Все мы стоим перед автобусом. Метрах в десяти от нас в свете фар на дороге сидит странный зверек. Хорошо видна черная блестящая шерстка и два глаза-бусинки.

- Я думал – кошка, - объясняет водитель:

- Гляжу – заметалась! Ну, я по тормозам!.. Дак… это… кто?

- Вот он и есть – хорь, - говорит кто-то

- Сам ты хорь! Этот здоровей! Да ты гликося на рожу-ту!

Зверек словно застыл, замер. Мы не сговариваясь делаем один шаг вперед,… другой… И вдруг, ко всеобщему удивлению, у зверька по сторонам появляются два больших крыла… Взмах…, еще взмах… и мы видим, как этот “кто-то” улетает к лесу.

- Да-а-а!.. - говорит водитель, оглядывая нас, удивленных видом диковинного зверя – птицы. Затем подходит ко мне и спрашивает:

- Городской?

- Городской, – отвечаю я.

- Учишься?

- Учусь.

- Видел?

- Видел.

- Знаешь?

- Нет!

- Водятся! – говорит водитель и, поворачиваясь к другим пассажирам, повторяет:

- Водятся!!!

Все снова садимся в автобус. Дорога идет лесом, за боковыми окнами ничего не видно. Разговорчивый мужик делится со всеми предположениями:

- Сова, небось, кого-то споймала, его морду и видели. – И, поворачиваясь ко мне как к ученому городскому эксперту, спрашивает:

- Как думаешь?

- А может, ястреб? – отвечаю я.

Мужику, видимо, нравится, что его гипотеза принята. У нас начинается хороший добрый разговор. Через несколько минут я уже много знаю о своем собеседнике, о его заботах. Знаю, куда он едет, к кому и зачем.

Через лобовое стекло автобуса метров за 250 появляются, отражая свет фар, таблички с названиями деревень и сел. Деревни встречаются через каждые 3-4 километра.

В каждом селе раньше была церковь. Само название села часто происходило от того, каков в селе престольный праздник, т.е. в честь какого события церковной истории или в честь какого святого был освящен престол храма. Например, село Успенское называется так потому, что храм в нем был построен и освящен в честь Успения Богородицы; Воскресенское – воскресения Словущего; Воздвиженское – Воздвижения Креста Господня; Богородское – Рождества Христова. Сейчас впереди показалась табличка с названием “Владимирское” – здесь храм в честь иконы Владимирской Божией Матери. За этим селом знаменитое озеро Светлояр, где по преданию находится легендарный град Китеж, не пожелавший сдаваться татарским завоевателям и погрузившийся в воды чудного озера. Вода озера чистейшая, даже собранная в сосуд, не портится годами. Считается, что озеро обладает необъяснимыми современной наукой целебными свойствами.

- Слышь, парень, а во Владимирском бывал? – спрашивает меня сидящий впереди мужик.

- Бывал, - отвечаю я.

- Тут, не знай уж как… верь, аль нет…, а был у нас паря один, дак, лет, поди, семнадцать ногами маялся. Язвы, слышь, каки-то сделались до кости. И ни в Горьком, нигде ему помочь не могли. Привезли его на озеро, выбросили – ползи, мол. Обполз он озеро, и через три дня - никаких язв. Веришь?

- Верю. Я много таких случаев знаю.

- Ишь ты! Да, откудова тебе знать-то?

- А я долго в деревне жил у деда. Детство здесь провел.

- Дак, какой же ты городской? Подделываешься?

- Подделываюсь, – соглашаюсь я. Оба смеемся.

- Хороший ты парень, – мужик достает пачку папирос, – Куришь?

-Нет.

-Не кури-ишь?!. Правильно делашь.

Мужик достает папироску и закуривает. Водитель тут же, не оборачиваясь, кричит:

- Ну-ко… слышь-ко… не озоруй! Надо же, курить удумал!

- Дак, ты вот куришь! – возмущается мужик, но все же быстро делает несколько затяжек, открывает окно и выбрасывает папиросу. Затем, повернувшись ко мне, подмигивает и громко, чтобы слышал и шофер, говорит:

- Начальство надо уважать!

- Да щас… щас! Перекурим, постоим минут десять у речки. – кричит шофер.

- Какое стоять?! И так опаздываем! – взрывается женщина.

- Ну, неугомонная баба! – качает головой шофер, и также, не отрывая взгляда от дороги, кричит:

- Сказал тебе – нагоню, значит нагоню. Вишь, на Кировско шоссе выскочили, ща пулей долетим.

Автобус, видимо, идет на своей предельной скорости – километров 80 в час. Дорога заметно улучшилась, больше нет жесткой тряски, но задремать все же опасно, временами автобус качает так, что, расслабившись, можно разбить лоб о металлический поручень на сидении впереди.

Надрывное урчание мотора прекращается, автобус сбрасывает скорость. За окном мелькают дома деревни Быдреевка. Уже почти светло, вот-вот взойдет солнце. Автобус останавливается в конце деревни у деревянного моста через реку Керженец. Шофер и все мужчины не спеша выходят из автобуса. Все, кроме меня, закуривают. Спускаемся к реке. Красивейшая это река, всегда как-то завораживает глаз. Сюда бежали когда-то от гонений староверы. Здесь были их знаменитые Керженские скиты…

Рыбачок удивлен такому количеству собравшихся за его спиной людей. Все молчат. Над водой поднимается легкий пар, смешиваясь у берега с клубами табачного дыма.

- Клюет? – спрашивает кто-то.

- Ага, – гнусаво отвечает паренек.

- А сидишь давно?

- Не-а.., - ужасно гнусавя, произносит рыбак и шмыгает сопливым носом. Шофер быстро делает несколько шагов к пареньку и протягивает вперед руку:

- А ну, пацан, дай половить!

Тот нехотя передает удилище. Удилище короткое – метра два, не больше, и очень кривое. Шофер вытаскивает снасть из воды, сам насаживает, закидывает. Поплавок почти сразу уходит в глубину. Через мгновение под одобрительные возгласы мужиков шофер вытаскивает средних размеров сорожку. Снова заброс… секунды… и еще одна рыбина плавает в ведре. Мальчишка следит за рыбалкой, не отрывая глаз, как болельщик, временами рукой утирая сопливый нос. Так проходит минут 7-10.

- Да, что это экое-то!!! Лешай!!! Еретик!!! – кричит в открытое окно автобуса женщина. Терпение ее лопнуло окончательно, кричит она теперь с каким-то подвывом, так, как иногда причитают на кладбищах при похоронах, – Я твоему начальству все напишу! Я тебе, озорнику, такое сделаю!

Шофер нехотя передает удилище хозяину. Не обращая внимания на причитания женщины, медленно смачно потягивается, и говорит в сторону реки:

- Пора, пожалуй. – Поворачивается и обращается к мужику:

- Ну, теперь веришь, что семь штук вчера споймал?

- Верю-верю, любому зверю, и лисе, и ежу, а тебе погожу.

- Едем, Фома неверующий, – говорит шофер, направляясь к автобусу.

Дорога идет то лесом, то полем. В полях еще стоят полуразрушенные деревянные постройки – все, что осталось от ветряных мельниц.

На обочине все чаще видны пешеходы с корзинками. Август – самая грибная пора. Асфальт теперь хороший, автобус больше не трясет. Я начинаю дремать и в конце концов засыпаю.

- Слышь, милок! А к вокзалу нас не подбросишь?

- Да тут идти два шага.

- Ладно, спросим, чай не маленьки… - бурчит ей на ухо муж.

- Молчи, дурень! – резко осаживает она мужа и снова обращается к шоферу.

- Ну, дак, как? Подвезешь?

Водитель молча кивает. Едем уже по городу. Через пару минут автобус останавливается у Московского вокзала. Оказывается всем удобнее выйти здесь. Время 7 часов 20 минут, водитель действительно “нагнал”

Каждый, выходя из автобуса, говорит “Спасибо”. Так положено. Разговорчивый мужик выходит передо мной, уже в дверях поворачивается к шоферу и говорит:

- Спасибо, шеф!… Значить… семь штук, говоришь?

- Ну, шесть! – отвечает шофер. Оба смеются.

- Спасибо!

- Всегда пожалуйста! – весело отвечает шофер, и немного понизив голос, говорит:

- Ну, что? Видел?

- Что?

- Ну, зверя-то!

- А, видел.

- Вот и запомни! Выучисся – книжку напишешь.

Мы расстаемся с улыбкой. Я иду в камеру хранения, где до вечера оставлю свой чемодан. Из входных дверей вокзала навстречу мне выскакивает женщина – бывшая попутчица, лицо ее покраснело, на глазах слезы. Она кидается к автобусу и орет:

- Куды привез?! Нам не сюда надо!

Следом за ней в дверях появляется ее муж с мешком на спине и кричит ей вдогонку:

- Иди сюда! Все правильно!