|
Лестница Если Вы, уважаемый мой читатель, человек не молодой, тогда
прекрасно помните то неспокойное время начала девяностых прошлого века. А вот
молодым людям трудно представить себе эти годы. Я имею в виду некоторые
особенности быта людей, а не бурные политические события в стране. Такой
привычной сейчас вещи, как мобильный телефон, еще не было, а появляющийся интернет, казался чем-то из области фантастики. Предлагаю
Вам еще две истории, произошедшие зимой 1994 года. В рассказе «Нечистая сила» я описал
события, происходившие в начале девяностых годов прошлого века в одном из
восстанавливающихся московских храмов. Так случилось, что храм этот оказался
несколько отдален от городских кварталов, располагался он в так называемой
садово-парковой зоне. Больших дорог рядом не было, но всего в В общем, хозяйственнику
восстанавливающегося из руин храма и так забот хватало, а постоянные проблемы
со связью, случавшиеся в самые неподходящие моменты, их только добавляли,
действовали на нервы. Должность хозяйственника в те годы
занимал Алексей Михайлович Шапилов. Это был человек
с нелегкой, но интересной биографией. Он родился в 1945 году в православной
семье, с детства пономарил в храме, в юности
иподиаконом прислуживал митрополиту Николаю Ярушевичу.
Довелось ему быть и оперным певцом, и регентом в православных храмах, и
начальником технического отдела в одном из ВУЗов столицы. А скольких
интереснейших людей, священников и монахов встретил он на своем жизненном
пути! Мне очень нравилось слушать рассказы Алексея Михайловича, когда он
вспоминал об этих людях. Но такое Михалыч
рассказывал только друзьям. Подружились мы с ним не сразу. Долго
присматривались друг к другу, часто вместе исполняли послушание чтецов-алтарников, пономарей. Надо сказать, что среди алтарников существует такое негласное правило: «В алтаре
друзей нет». Отношения у трудящихся здесь очень добрые, братские, может быть
даже семейные, но не «запанибратские». Тут есть строгая иерархия
подчинения и четкое распределение обязанностей. Когда Алексей Михайлович начал подвизаться в этом храме, я уже
несколько лет был там алтарником. К новому
хозяйственнику я отнесся несколько настороженно, уж очень эксцентричные люди
занимали до него эту должность. А настоятель, словно проверяя нового
человека, стал поручать ему самые разные труды. Михалыч
безропотно соглашался выполнять любую работу, в которой имел опыт. А опыт у
него был большой. Случалось, что настоятель просил его подменить внезапно
заболевшего регента, или объяснить пономарям, как следует петь «Сподоби Господи…» на вечерней службе, и не просто хорошо,
слаженно исполнить киевский распев, а «благообразно». Правда, после его
руководства хором, настоятелю иногда поступали жалобы на грубость нового
регента. Но жаловались, как правило, те, кто совсем не знал Михалыча, или вообще видел его впервые. Высокий, полный,
массивный, он производил впечатление бывшего тяжелоатлета или борца,
выступавшего когда-то в супертяжелом весе. Стоя на
клиросе, он руководил хором, дирижируя руками, и постоянно изменяя выражение
лица. В зависимости от старания певчих, глаза Михалыча то гневно округлялись, едва не выкатываясь из
орбит, то становились радостно ласковыми. Но, если вдруг ошибка
кого-то из певцов была слишком явной, грозный регент, не прекращая
дирижировать, показывал ему богатырский кулак. Если же это не помогало, то Михалыч добавлял к кулаку, произнесенное грозным шепотом
слово: «Убью!» Мне довелось однажды услышать, как он прошептал кому-то из певчих: «Молчи! Убью! А ты – пой! Тебя после службы убью!» Если шепот Михалыча
долетал от клироса до алтаря, можете представить себе, какой у него был
голос. К сожалению, в наших храмах бывает во
время богослужения шумно от разговоров, хождения верующих от иконы к иконе,
но хуже всего, когда шум этот производят женщины, которых благословили стоять
у подсвечников. Чувствуя особую свою значимость, они часто подсказывают
верующим, куда ставить свечи, когда кланяться, когда креститься. Им кажется,
что самое главное в Богослужении – его обрядовая сторона, а себя они считают
большими знатоками обряда. Но сами, порой, этот обряд и нарушают. То начнут
выполнять какие-то работы во время Евхаристического канона, то заставляют
встать присевшего на лавку старика, возмущаясь на
весь храм: «Сейчас Евангелие читать будут!» А во время чтения шестопсалмия,
когда устав определяет всем стоять тихо и молитвенно внимать словам святого
псалмопевца Давида, начинают почему-то чистить свои подсвечники. И уж обязательно,
после прочтения первых трех псалмов, когда чтец первый раз возглашает «Аллилуиа», станут неистово кланяться, заставляя делать
это молодых верующих, хотя как раз в этот момент никаких поклонов, ни земных,
ни поясных не положено. А в Часослове даже выделено красным шрифтом «Без
поклонов»1. |
|||
|
Настоятель не раз проводил беседы для
наших «женщин у подсвечников». Удалось
отучить их «шипеть» на девушек, вошедших в храм в брюках, или без платков, но
в остальном беседы эти были малоэффективными. Еще больше
свободы позволяли себе наши бабушки во время чтения паремий на великой
вечерне. Но, если паремии читал Алексей Михайлович, то бабушки наши боялись
даже пошевелиться, и бас этого великана гремел, отражаясь от стен храма. Михалычу предлагали принять священство и стать
протодиаконом, но он от такого предложения отказался, и много раз, вспоминая
об этом во время наших бесед, говорил, что не сделал ошибки, поступил
правильно |
1*.
Когда в греческом храме на литургии начинает звучать херувимская песнь, то сразу
бросается в глаза различие в поведении верующих русских и греков. Греки имеют
обыкновение садиться и сидят до тех пор пока не
откроются дьяконские врата, тогда они встают, но поклона не совершают. А
русский верующий в начале херувимской в будний день кладет земной поклон, а в
воскресный – поясной, и стоит во время входа, преклонив голову. Если вы
поинтересуетесь у греков, почему они не совершают земной поклон в это время
литургии, то практически от каждого из них получите логичный ответ: «А кому
кланяться? Священным сосудам? Ведь Святые Дары еще не освящены, на дискосе в
этот момент хлеб, а не Тело, а в чаше пока еще вино с водой, а не Кровь. А
священнику мы уже кланялись». К сожалению, подавляющее большинство молящихся
в Российских православных храмах принимают обрядовые обычаи богослужения,
совершенно не понимая причины их появления: так положено и ладно. |
||
|
В конце концов, основными
обязанностями Алексея Михайловича стали хозяйственные заботы о храме и
административная работа в должности директора Приходской Воскресной школы, но
по воскресным и праздничным дням он всегда принимал участие в богослужении,
облачался в стихарь в алтаре и командовал алтарниками.
Многие проштрафившиеся пономари слышали от него
грозное «Убью!», видели у себя перед лицом его большой кулак, а потому очень
старались не сделать на службе никакой ошибки. Но только те, кто хорошо знал
Алексея Михайловича, понимали, что человек он очень добрый и заботливый. Его
«Убью!», порой, означало: «Я тебя очень люблю и уважаю, не разочаровывай
меня, пожалуйста!» Но был, правда, один случай, когда Михалыч
готов был привести свои угрозы в исполнение. Произошло это в декабре 1994 года. К
этому времени мы успели подружиться с Михалычем, но
дружбу свою старались не афишировать. Почему-то так бывает, что к друзьям в
храме внутри Прихода «прилипают» прозвища. Я помню, как двух друзей-неумех прозвали «Двое из ларца», а двух сторожей
которые всегда были готовы помочь другим, называли:
«братьями-бессребрениками». Даже казначей иногда шутила, обращаясь к ним: «Да
зачем вам жалование? Вы же бессребреники!». Нам с Михалычем
тоже не удалось избежать прозвищ, хоть и были они совсем необидными. Нас
стали называть: «отец Алексей Михайлович» и «отец Сергей Георгиевич».
Настоятель, порой, говорил кому-то из обращавшихся к нему людей: «С этим
хозяйственным вопросом, пожалуйста, к отцу Алексею Михайловичу», «А Вы не
знаете, как к исповеди подготовиться? Подойдите к отцу Сергею Георгиевичу, он
Вам объяснит». Иногда, в шутку, и мы так обращались друг к другу. Однажды, после Литургии и треб, когда
я занимался уборкой в алтаре, в храме раздался голос Михалыча: – Отец Сергей Георгиевич, ты здесь? – Здесь, – ответил я. – Выходи, дело есть! – Что случилось? – спросил я, запирая
за собой северную дверь. – Одевайся и приходи в хоздвор за лестницей. Я тебя там буду ждать. – Опять связь? – Опять! – махнул рукой Михалыч, – Сегодня ветер такой, что с ног сбивает. Снова
провод оборвало. Работа предстояла знакомая, но, для
лучшего понимания ситуации, в которой мы вскоре оказались, мне следует
подробно перечислить этапы этой работы. Нам нужно было: 1)
взять на хоздворе большую семиметровую лестницу; 2)
отнести ее к щитовой на пустырь; 3) забраться на плоскую крышу щитовой; 4)
ослабить крепление провода на штанге; 5) спуститься с крыши; 6) найти,
соединить и заизолировать кабель в месте обрыва; 7) скрутить проволоку, к
которой крепится кабель; 8) снова подняться на крышу щитовой; 9) изо всех сил натянуть проволоку и закрепить ее на
металлической штанге; 10) спуститься с крыши и отнести лестницу на место. И вот, когда девять из десяти пунктов
были выполнены, из-за сильного порыва ветра наша лестница наклонилась и… упала… Мы оказались в плену пятиметровой высоты. Надо
сказать, что к этому моменту мы уже изрядно промерзли, и последние минуты
только и мечтали о горячем чае в трапезной. – Глупо-то как! – воскликнул я. – Понятно, что глупо. – согласился Михалыч. – Ну, должен же кто-нибудь пройти по
этому пустырю! – Должен, должен. А может, и не
должен. Знаешь, как в этих случаях говорил покойный… – Погоди! – перебил я, – А что, если
снова провод разорвать? – Зачем? – удивился Алексей Михалыч, – Нам же потом его и соединять. – Ну, как зачем? Сейчас в храме связь
появилась. Сидит кто-нибудь, да по телефону названивает. А тут, вдруг, снова
тишина! Тогда про нас сразу вспомнят, искать станут. Кто-нибудь сюда придет. – Верно! – согласился Михалыч, доставая из своей сумки кусачки, – Я его прямо
здесь, до крепления перережу, где натяга нет. Тут и соединим потом, минутное
дело! Через секунду провод был перекушен, и
мы снова стали вглядываться, не идет ли кто по тропе через пустырь. Прошло
еще минут десять. Пронзительный ветер дул такими сильными порывами, что порой
перехватывало дыхание. Мы сели на просмоленный рубероид крыши, совершенно не
боясь испачкаться. Теперь небольшой парапет немного защищал нас от ветра. – Никто сейчас сюда не пойдет. К
службе только часа через три потянутся, – подытожил наши размышления Михалыч. И вдруг предложил: – А, может, ты спрыгнешь? Я посмотрел вниз. У самой стены
здания снега не было, там располагалась широкая неровная бетонная отмостка, прерываемая в некоторых местах чугунными
крышками каких-то люков или колодцев, а из стены местами торчали обрывки
арматуры и труб. Я взглянул на Михалыча и
отрицательно мотнул головой. – Понятно. Я бы тоже не стал прыгать.
У тебя идеи есть какие-нибудь? – Ну, есть. Только… Я тебе, Михалыч, историю одну…, случай один расскажу. – Валяй! – Случай этот произошел у нас во
время паломнической поездки к святыням Земли Нижегородской. Мы тогда решили
перед поездкой к святым местам Нижнего еще и на Светлояр съездить. – Это когда было-то? – Летом. – Было бы сейчас лето! Говорят, когда
человек замерзает, то ему спать хочется. Тебе спать охота? – Нет! – Ну, и мне – нет… пока. Ладно, тогда
рассказывай, чего у вас там произошло? – А вот что! Паломническая группа
тогда была очень большая – 64 человека. – Да, народ с тобой любит ездить. – Не в этом дело. Просто, столько
людей в одном автобусе не разместились бы. Поэтому я заказал два 28-местных «ПАЗика», которые должны были привести людей от поезда к
месту встречи у храма Владимирской Божией Матери в
селе Владимирском. Это километров 120 от Нижнего.
Там все 64 человека должны были принять участие в праздничном богослужении и
крестном ходе на Светлояр. – Постой, не понял. Ведь, два по 28 –
это 56, а ты говоришь, что вас ездило – 64. – Восемь человек, и я в том числе,
ехали туда отдельно от основной группы. В этой восьмерке были только молодые,
крепкие ребята, решившие совместить с паломнической поездкой еще и
байдарочный поход по реке Ветлуге. Мы выехали на два дня раньше остальных, и
на трех байдарках прошли по реке от Ветлужской до
Воскресенского. – Того самого Воскресенского, где
твой дед живет? – Да, того самого. – Помню твоего деда. Хороший дед,
необычный. Как он тебя пожурил в воскресной школе, когда в Москву приезжал.
Здорово «припечатал»! Ну и чего дальше? – Так вот, весь двухдневный речной
маршрут был рассчитан идеально, нигде мы не выбились из графика. Как и
планировалось, к нужной дате, ровно в три часа дня прибыли в Воскресенское. Полтора часа ушло на сбор байдарок и
упаковку рюкзаков, еще полчаса занял путь до автостанции. В общем, на
автостанцию мы прибыли часам к пяти вечера. Последний автобус к Светлояру отправлялся по расписанию в 17.45, а вся
недолгая дорога должна была занять не более получаса. Мы успевали приехать во
Владимирское минут на сорок раньше основной группы.
Все складывалось удачно, но, прибыв на автостанцию, мы узнали, что рейсовый
автобус, на котором можно было добраться до места предполагаемой встречи,
сегодня отменен, а следующий будет только завтра. Положение становилось критическим. У
меня в багаже лежала папка с сопроводительным письмом для паломнической
группы, там же был план села Владимирского, с подробными отметками домов, где
живут православные семьи, готовые в этом году принять на пару дней наших
паломников. Москвичей надо было встречать и провожать небольшими группами к
местам расселения. Но, как быстро добраться туда восьми парням с огромными
рюкзаками и упакованными лодками?2 |
|||
|
Я предложил семерке байдарочников
пройти пока к моему деду, дом его находился на той же улице, где
располагалась автостанция. Дед обрадовался неожиданным гостям, поставил
самовар, а когда узнал о нашей беде, сказал мне: «"Попýтку"
не поймаете! И пытаться нечего! Дорога до утра опустела. Вот что: иди-ка ты
на нефтебазу, где |
2*. В XXI веке такой проблемы
и возникнуть бы не могло. А в то смутное время начала девяностых, никаких частных
транспортных фирм, и такси в деревне еще не существовало. Да и машина в
личном пользовании у сельских жителей была большой редкостью. А потому,
разбитая во многих местах дорога с вечера до утра просто пустела. Поймать
«попутку» вечером было просто невозможно. |
||
|
заправочная станция. Стой там и читай молитву:
"Богородице, Дево, радуйся…" Раз двадцать
прочитаешь, и чего-нибудь приедет. А там договоритесь. Это точно!» Я оставил байдарочников с дедом, а
сам послушно пошел к нефтебазе, по дороге повторяя про себя слова молитвы.
Стоя у бензозаправочной станции, я без особой надежды на то, что увижу
сегодня какой-нибудь транспорт, продолжал читать «Богородицу». И минут через
восемь приехал… автобус. Когда водитель, выйдя из салона, вставил пистолет в
горловину бензобака, я спросил его: «А Вы нас восьмерых во Владимирское
не отвезете?» Ответ шофера меня просто поразил: «А я сейчас туда и поеду!
Садись!» Пока мы ехали к дому деда, удивленный
водитель рассказал мне, что ему неожиданно позвонила диспетчер автостанции и
попросила сделать одну небольшую поездку. «Вот видишь», – продолжал возмущаться
водитель, – «пришлось в гараж топать, автобус готовить. Должно быть, на
автостанции много народа ждёт. Сейчас я вас посажу, но когда к автостанции
подъедем, вы людям с билетами местá
уступите. Ладно?» Когда подъехали к дому деда, вся
компания с дедом во главе уже стояла на улице. Дед встретил меня словами: «Мы
уж минут десять, как вас ждем. Я знал, что какая-нибудь машина найдется». Когда приехали к автостанции, водитель
открыл дверь для посадки, но в автобус вошел только один пассажир. «Ничего не понимаю!» – возмутился
водитель, и пошел в диспетчерскую. Вернулся он минут через десять, как мне
показалось, каким-то растерянным. «Ну, что? Поедем?» – спросил я
водителя. «Поедем!... Только
вот автобус-то никто не заказывал». «Как это?» «А так! Не признается она, что
звонила». «Кто, "она"»? «Ну, диспетчерша-то.
Но, сказала сейчас: "Если народ есть – поезжай!" Выходит, это для
вас автобус заказали». «А в какое время Вам звонили?» «Так, ровно в три часа!» В три часа дня наши байдарки только
пристали к песчаному Ветлужскому берегу у села
Воскресенского. Ни мой дед, никто другой в Воскресенском не знал о нашем
приезде. Вот такая история… – Да-а-а…–
протянул Алексей Михайлович. Ясно, кто знал, Тот, Кто Всезнающий! Так чего ты
сидишь-то, истории рассказываешь? Помолился бы лучше! А то, ведь, околеем
скоро! Я встал на ноги, повернулся лицом к
храму и стал читать молитву, а Михалыч вдруг
воскликнул: – Бабка идет! От автобусной остановки через пустырь
по тропе, проходящей совсем близко от нас, не спеша, шла старуха. – Ба-абка-а!
– грозно заорал Михалыч. – Погоди, она еще не слышит тебя.
Пусть поближе подойдет. – Же-енщина-а!
– более миролюбиво позвал Михалыч старуху, но та
шла своей дорогой и совершенно не реагировала на наши призывы. – Уважа-а-аемая-я-я-я!
– взмолился Михалыч, – Да к Вам, к Вам обращаемся. Женщина остановилась, она испуганно
поворачивалась то в одну, то в другую сторону, но никого не видела. – Наверх, наверх гляди! – прорычал Михалыч. А когда та подняла голову, он, резко переменив интонацию голоса,
произнес: – Будьте так любезны! Пожалуйста!
Подайте упавшую лестницу! Старуха опустила глаза, и, увидев
лестницу, сказала: – Вот беда-то! Милые, да ведь я ее не
подниму! – Не поднимет? – спросил меня Михалыч. – Не поднимет! – согласился я. – Тогда, вот что… Вы ведь в храм
идете? – снова обратился Михалыч к женщине. – Да. В храм. – Сообщите, пожалуйста, кому-нибудь
из сотрудников храма, что у нас тут проблема такая: лестница упала, и мы,
поэтому замерзаем, слезть не можем. Пусть кто-нибудь поскорее сюда придет,
чтобы лестницу поднять. – Хорошо! Сообщу! – пообещала женщина
и поплелась к храму. – Сообщит? – Эта сообщит. Бабка разумная, все
поняла. Вон она уже на дорожку к храму выходит. Еще пара минут и сообщит.
Глядишь, через пять-семь минут, кто-нибудь из храма прибежит. Давай скорее
снова провод соединять. Через пять минут провод был снова
соединен, но прошло еще пять…, семь…, десять минут, а помощи из храма все не
было. Мы молча смотрели в сторону храма. На пустыре по
прежнему никого не было, а ветер, казалось, становился все сильнее. – А ведь, наверно придется мне
прыгать? – сказал я. – Нет! Это не выход.
– определил Михалыч, -
Сломаешь ногу, и что дальше? Ты будешь внизу замерзать, а я наверху. Давай
ждать! – Давай! – согласился я, – Что нам
еще остается. Мы легли на крышу, спрятавшись от
ветра за невысокий парапет. Время от времени я поднимал голову, оглядывая
пустырь, и печально сообщая: – Никого! Так прошло еще минут 15. Я ложился то
на один бок, то на другой, уж очень быстро проникал сквозь одежду холод от
крыши. Вдруг Михалыч покраснел и грозно произнес: – Убью! – Кого? – удивился я. – Того, кому старуха про нас
рассказала. Чего же он, гад, не идет? Узнаю кто –
убью! А ты, это… помолись еще. Я снова встал и начал читать молитву,
но она у меня не получалась. Я время от времени слышал, как Михалыч повторяет свою угрозу. – Может, ты тоже помолишься? –
предложил я. – Ладно! – согласился Михалыч, – Сейчас! Михалыч тоже встал, повернулся к храму, еще
раз внимательно посмотрел на безлюдную тропу, и вдруг снова произнес: – Убью! – Да, разве получиться у тебя
молитва, когда ты убивать собрался? – выговорил я. Тогда Михалыч
посмотрел на меня остекленевшими от холода глазами, и неожиданно, быть может,
даже для самого себя, сказал: – Ладно! Никого не убью, только
помоги нам, Господи! При этом он повернулся к храму,
посмотрел вдаль и перекрестился на кресты на куполах храма. И тут же за
нашими спинами раздались детские крики. Мы повернулись. Со стороны автобусной
остановки по пустырю бежала целая ватага ребятишек. – Сюда! Сюда!!! Ребята, сюда! –
заорали мы, обращаясь к детям. Это было наше спасение. Человек десять
мальчишек быстро поняли, чего мы от них хотим. Они легко подняли и поставили
упавшую лестницу. Спускались мы с трудом. Руки и ноги
дрожали, в теле тоже чувствовалась дрожь. Когда мы занемевшими руками внесли
лестницу на хоздвор храма, к нам обратилась
казначей: – Чего же вы так плохо связь
починили. Сначала появилась, потом опять пропала, потом опять появилась.
Сейчас, правда, телефон работает. – А старуха в храм не приходила?
Ничего вам от нас не передавала? – поинтересовались мы. – Да, приходила какая-то женщина
пожилая, она с Юрием Васильевичем о чем-то разговаривала. – С Юрием Васильевичем? – переспросил
Михалыч, и вдруг прорычав: «Убью!», бросился в плотницкую к Юрию Васильевичу. Я побежал за Михалычем. Мне удалось его догнать в тот момент, когда он
уже открывал дверь плотницкой. – Михалыч!
Не надо! Михалыч! Ты же обещал, вспомни! Мои слова произвели нужное действие. Михалыч остановился в дверях мастерской. Он так и стоял,
держа дверь наполовину приоткрытой, словно не решался войти. – Ты обещал! – повторил я, – Пойдем
лучше в трапезную горячий чай пить, отогреваться. Михалыч вдруг сделал шаг назад, сильно
хлопнул дверью, и сказал: «Пойдем!» |
|||
|
|
|||